"...Скандалы, сцены уступят место постепенно абсолютному уюту моей маленькой вселенной."
И вот жалеешь, что не уехал, не слал всё к черту, не выбрал веру.
Пока хватало любви и смеха, пока не чувствовал болью тело,
Мотал бы к черту, уехал в Ниццу, как говорится, не знал бы горя.
Но вот вокруг пустота змеится, тускнеет офисный крематорий,
И ты жалеешь, что троекратно не слал всё на хер, не слал всех на хер.
И сердце бьется бедой о правду, как бьется в пол голова монахинь,
Ты не уехал, и остается цепляться с силой за эту ношу,
Но пустота и дрянное солнце не позволяют забыть о прошлом;
Пустынный офис и кофеварка, и ты совсем ничего не стоишь.
А солнце бьет глубоко и жарко сквозь миллионы несносных прозвищ,
Сквозь килограммы остатков грима, сквозь равнодушья броню из стали.
О Боже, что же теперь творим мы, когда боимся, что опоздали.
Тебе же тридцать, и вроде хватит, и все останется так как прежде,
А солнце бьет тебе прямо в кратер, в слепое жерло твоей надежды:
Мол, мог бы выжить и знать французский, найти любимых и множить мысли.
И офис видится крайне узким, и еще более ненавистным.
.
Пустынный офис мохнатым лесом себе представишь и чуть не плачешь.
Ведь все мы тут обладаем весом десятков спрятанных в нас же кладбищ
Недопобеды, недолюбви, и они болят, но никто не лечит.
И если бабочки, то лови их, ведь красота не бывает вечной.
И если дети, то убивай в них все то, что как-то в тебе убили.
А солнце бьется, как вечный кратер внутри душевной твоей могилы.
Пока хватало любви и смеха, пока не чувствовал болью тело,
Мотал бы к черту, уехал в Ниццу, как говорится, не знал бы горя.
Но вот вокруг пустота змеится, тускнеет офисный крематорий,
И ты жалеешь, что троекратно не слал всё на хер, не слал всех на хер.
И сердце бьется бедой о правду, как бьется в пол голова монахинь,
Ты не уехал, и остается цепляться с силой за эту ношу,
Но пустота и дрянное солнце не позволяют забыть о прошлом;
Пустынный офис и кофеварка, и ты совсем ничего не стоишь.
А солнце бьет глубоко и жарко сквозь миллионы несносных прозвищ,
Сквозь килограммы остатков грима, сквозь равнодушья броню из стали.
О Боже, что же теперь творим мы, когда боимся, что опоздали.
Тебе же тридцать, и вроде хватит, и все останется так как прежде,
А солнце бьет тебе прямо в кратер, в слепое жерло твоей надежды:
Мол, мог бы выжить и знать французский, найти любимых и множить мысли.
И офис видится крайне узким, и еще более ненавистным.
.
Пустынный офис мохнатым лесом себе представишь и чуть не плачешь.
Ведь все мы тут обладаем весом десятков спрятанных в нас же кладбищ
Недопобеды, недолюбви, и они болят, но никто не лечит.
И если бабочки, то лови их, ведь красота не бывает вечной.
И если дети, то убивай в них все то, что как-то в тебе убили.
А солнце бьется, как вечный кратер внутри душевной твоей могилы.